Она обнимает меня, укладывая на свое плечо и гладит по голове:

— Все наладится, Мил.

Мне очень хочется в это верить, но запас веры в хорошее у меня иссяк. Его напрочь выкосили новости о маленькой любимой племяннице, которая собиралась напоить меня таблетками, чтобы избавиться от малыша.

В голове не укладывается. Я не могу понять и все ищу оправдания. Не Зайке — ее я готова посадить на кол и поджечь — а самой себе и собственной тупости. Недоумеваю, почему не видела и не понимала очевидных вещей, почему не слушала подругу, которая пообщавшись с Зоей всего один раз, тут же заподозрила что-то неладное.

Хотя оправдание все-таки есть. Одно, но всеобъемлющее. Я любила эту суку. Для меня она была племяшкой, подругой, сестрой. Человеком, которому я доверяла и от которого не ожидала получить нож в спину. И за эту веру теперь приходится очень дорого расплачиваться.

По щека катятся слезы, и Алиса молча их вытирает. В зеркале заднего вида время от времени я ловлю пристальный, напряженный взгляд Карпова. Наверное, мужик офигевает на все происходящее. Со стороны все это кажется такой дичью, хотя и не со стороны — тоже дичь.

Я уже практически не помню того времени, когда у меня все было хорошо, и единственной проблемой был разыгравшийся тонус. Теперь же зловещей тучей все собой заслонили разочарование и ужас того, на что способны «любящие родственники».

— Мне так плохо, — горько всхлипываю и закрываю глаза.

— Предупрежден — значит воображён. Теперь мы знаем, что Зайка может натворить и будем начеку. Гораздо хуже, если бы ей и дальше удавалось отыгрывать роль маленькой хорошей девочки.

— За что судьба так жестока ко мне?

Это конечно риторический вопрос, но сегодня мне бы хотелось получить на него хоть какой-то ответ. Хоть что-то, что позволило бы ослабить давление каменной плиты мне на плечи. Может, я заслужила это чем-нибудь? Или за грехи предков расплачиваюсь?

— Ты, наоборот, благодарить ее должна, что она отвела самой страшное и не позволила Зое реализовать свой план с таблетками. Все остальное — можно пережить.

Можно? Горечь предательства? Боль разочарования? Я не знаю, как с этим справляться, не представляю, но за то, что Зойка не смогла добраться до моего ребенка я пламенно и с надрывом благодарю того, кто присматривает за мной на этом Свете.

Карпов везет нас не сразу домой, а заезжает в незнакомый мне район и останавливается возле старой пятиэтажки.

— Ждите. Я сейчас.

Его нет всего несколько минут, но за это время я успеваю провалиться в тревожную дрему. Организм устал и в таком шоке, что пытается меня отключить. Мол, все, дорогая, понервничали и хватит, пора уж и совесть поиметь.

Когда Саша возвращается в машину, я едва могу открыть глаза, а подруга, ласково поглаживая по волосам, нашептывает:

— Поспи.

И меня будто отрезает. Я проваливаюсь в смутную череду образов. Среди них нет ничего конкретного, но от тревоги сжимается сердце. Я будто потерялась в лесу, а кругом туман и тишина, лишь изредка прерываемая криками невидимых птиц.

Меня будят возле знакомых ворот.

— Подъем, спящая красавица.

Я немного не в себе, когда усаживаюсь прямо и ладонями тру лицо. Мне тошно и короткий сон совсем не принес облегчения. Скорее наоборот.

— Значит так, — Карпов достает из бардачка небольшую коробку и вытряхивает себе на ладонь брелок из светлого пластика, — это тревожная кнопка. Сунь ее в карман и всегда носи с собой. Нажмешь сюда — и тебе примчат ребята в форме. Поняла?

Киваю и протягиваю ему раскрытую ладонь.

Я готова с ног до головы обвешаться такими штуками. Что угодно, но эта дрянь ко мне больше не подойдет.

Потом Карпов уезжает, а мы с Алисой идем домой. И пока я стою в душе, пытаясь смыть всю ту мерзость, которая на меня сегодня выплеснулась, подруга колдует на кухне. У меня совершенно нет аппетита, но она не позволяет отказаться от ужина.

— Ты не хочешь, зато он хочет, — кивает на мой живот.

В итоге я сдаюсь и позволяю себя накормить. Вкуса еды не чувствую, запаха тоже, кажется, что все сделано из пенопласта или резины. Я механически двигаю челюстями и в пол-уха слушаю Алису. В тщетной попытке отвлечь меня от тяжких мыслей она рассказывает о своей новой клиентке, которая похожа на забитую серую мышь, и сама не понимает того потенциала, который в ней скрыт. Для Алисы это интересная загадка и она все силы положит, чтоб из невзрачной шкурки вытащить на свет прекрасного лебедя. Так что все у той женщины будет хорошо.

И у меня, наверное, тоже…надо только пережить этот ад.

— Я отлучусь на пару часиков? — спрашивает она.

— Алис, я не маленькая, — слабо улыбаюсь, — со мной не надо сидеть.

— Надо, — не соглашается она, — я сейчас домой смотаюсь и вернусь.

Спорить с ней бесполезно, а говорить о том, что хочу побыть одна — стыдно, потому что она искренне волнуется обо мне, не позволяет провалиться еще глубже в это болото.

— Хорошо. Буду ждать.

— Запрись и никому не открывай! — отдав суровое распоряжение, подруга уходит, а я слоняюсь по дому, пытаясь найти уголок, где будет спокойно.

На кухне вспоминаю, как Зойка облилась водой, и ее майка прилипла к телу, демонстрируя отсутствие белья и маленькую стоячую грудь.

В гостиной вижу, как она бедная несчастная сидит на диване, а напротив нее Ольга, отыгрывающая роль заботливого врача. Сколько муки тогда было в прекрасный Зайкиных глазах, сколько показного смирения, надежды.

Я как в тумане поднимаюсь на второй этаж и останавливаюсь возле дверей в спальню, не находя в себе сил переступить через порог. Здесь все произошло…

Я смотрю на кровать, и будто вживую вижу два тела сплетенных воедино. Моего мужа и мою племянницу. Это видение настолько болезненное, что я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Ком в горле мешает нормально дышать, а горячая пелена перед глазами — это слезы, которые вот-вот прольются.

Пячусь. Порог в эту комнату как забор с колючей проволокой и по напряжением. Я не могу через него переступить сейчас и вряд ли смогу это сделать когда-нибудь в будущем.

Потом гардеробная. Здесь я застала Зайку в моем платье. Она вертелась перед зеркалом, довольно надувая губы и хлопая глазами, и выглядела такой счастливой, будто вытащила выигрышный билет. Вспоминаю, как ее подруга сказала, что племянница у меня даже трусы воровала и испытываю приступ тошноты. Выдвинув ящик с нижним бельем, смотрю на ровные ряды, и чувствую, как во рту скапливается горечь. Я бы не заметила, если бы отсюда и десяток трусов забрали, и Зойка пользовалась этим. Копалась в моем исподнем, выбирала то, что нравится…мерила…

Все-таки не выдерживаю и бегу к унитазу, и весь ужин, который так настойчиво заталкивала в меня Алиса выходит наружу. Меня полощет до тех пор, пока желудок не прилипает к спине, и ничего кроме некрасивых звуков я выдать не могу.

Умываюсь, потом встаю под душ, стараясь не думать, что и здесь лазили Зайкины загребущие лапы. Это чокнуться можно. В каждом углу ее тень, наблюдающая за мной, скривившись в коварной насмешке.

Кажется, я перестала любить этот дом.

После водных процедур становится немного лучше. Я переодеваюсь в длинный махровый халат, заматываю волосы в полотенце и выхожу из ванной комнаты.

А потом…не знаю, какая муха меня кусает, но я иду в ту комнату, где жила Зая. В это логово демона, с которого все началось. Может там все сжечь? Спалить напалмом? Или батюшку позвать, чтобы очистил жилище от нечисти. Перед входом торможу на мгновение, но потом напоминаю себе, что это мой дом, и, взявшись за ручку, толкаю дверь.

И первое, что бросается мне в глаза, это бледная, всклокоченная Зайка, сжимающая в руках пистолет.

— Зайка? Что ты здесь делаешь?

Дурацкий вопрос — это единственное, на что я оказалась способной в этот момент. В голове полный сумбур. Паника, ужас, неприятие вплоть до отрицания. Не может этого быть. Просто не может и все.